Вот не знаю, кто еще, кроме нас, ездил в свадебное путешествие в воронке! Ехать в этой промороженной железной клетке было даже интересно, хотя и несколько унизительно — сколько воров и убийц держались за эти прутья...

Нас привезли в МВД города Якутска и велели подождать в коридоре. Было два часа ночи, и мимо нас бегали какие-то заспанные генералы — задали мы им работы! Они собрались в кабинете, но нас туда не впустили, да мы не очень-то и рвались. Скоро из кабинета вышли наши конвойные и, проходя мимо, попрощались с нами вполне приветливо и сказали, что они свою работу выполнили и тем же самолетом возвращаются в Братск, а что будет с нами, они не знают: это решается сейчас за закрытыми дверями, и, кажется, те, кто это решает, сами этого не знают.

На нас навалилась какая-то страшная усталость. Очень хотелось спать, но предстоящая неизвестность не давала даже задремать. Прижавшись друг к другу, мы ждали решения своей судьбы. На всякий случай разделили оставшиеся деньги поровну. Пополам разломили булку, купленную еще в братском буфете. У нас была крошечная передышка перед тем, что произошло дальше.

А дальше все закрутилось очень быстро. Генералы вышли из кабинета и предложили следовать за ними. У подъезда стоял наш, ставший уже родным, воронок. И сказали нам вот что: Саша сейчас поедет в следственный изолятор, то есть в тюрьму, и будет находиться там до тех пор, пока не наберется достаточное количество людей, чтобы отправить их этапом к назначенному месту ссылки, а мне предложили поискать гостиницу и устраивать свою жизнь самой. Я стала просить, чтобы меня тоже взяли в тюрьму, но они оторвали меня от него как пластырь, впихнули его в воронок и увезли вместе с хлебницей и вениками, а я осталась одна с восемью рублями в кармане и половиной булки в руке. Кстати, они так и не сказали, что это за назначенное место.

Я стояла на пустой улице и пока еще не чувствовала лютого холода, а только ужасное горе оттого, что нас разлучили. Медленно побрела, сама не зная куда, съежившись от страха и нереальности происходящего. Меня обступила колючая тьма. Я оказалась в городе-призраке, где не было ни людей, ни машин, ни огней. Особенностью этого города была теплотрасса, проложенная не под землей, как везде, а над ней. Всюду тянулись укутанные в рваные изоляционные материалы унылые трубы, выложенные над дорогами  в виде унылых прямоугольных  ворот. Сыпался легкий, но очень колючий снежок. Вернее, он даже не сыпался, а как бы стоял в воздухе — миллиарды маленьких острых иголочек. В Якутске тогда уже запирали на ночь все подъезды от бомжей, которых там водилось превеликое множество. Но ни единой души на улице не было. Все-все-все было закрыто. Я была одна в целом мире, и этот мир был настроен очень враждебно. Очень скоро я начала замерзать. Было так холодно в эту ночь, что и бомжи, и собаки попрятались. Может, это и хорошо, что было холодно и они попрятались, — я не стала их легкой добычей.

Глядя на мрачные коробки домов и в пустое небо, я вдруг поняла, что на свете есть только я и Бог. Это было как озарение, я никогда раньше не задумывалась о Боге. Я перестала бояться, одним концом шарфа обмотала лицо, другим — правую руку. Я правша, и ее мне было больше жалко. Хотя отмораживать левую тоже, конечно, не хотелось, но кожаные перчатки были совсем тонкие. Искать гостиницу не имело смысла — денег для этого было явно маловато. Монеток для телефона-автомата у меня не было, взять их было негде, так что позвонить тем людям я не могла, хотя отлично помнила номер телефона. Впрочем, не помню, чтобы мне попались телефонные автоматы на моем пути.

Я побежала искать названную мне улицу, а чтобы Бог не оставлял меня ни на минуту, я все время разговаривала с Ним. Я знала единственную молитву, “Отче наш”, которой в детстве меня научила мама, и читала ее бессчетное число раз. Сначала шепотом, потом, поняв, что, кроме Него, меня все равно никто не слышит, — криком. Я бежала по темным и пустым улицам и кричала “Отче наш”. Я очень замерзла, и время, казалось, тоже замерзло и остановилось. Я пробегала так пять часов, совсем этого не понимая. И, хотя я не спала уже почти сутки, у меня совсем не было соблазна привалиться к какому-нибудь забору и уснуть. Откуда-то я знала, что все обойдется. Потом, поближе познакомившись с этим довольно большим городом, я выяснила, что моя отправная точка была в центре, а нужный мне адрес — не так уж далеко, на автобусе я доехала бы за полчаса.

Ближе к утру, когда появились первые прохожие, поиски мои пошли быстрее. В семь часов утра я, не чуя ни рук ни ног, поскреблась в дверь маленького двухэтажного особнячка, в котором жили встретившие нас в аэропорту люди, и наконец расплакалась.

Меня напоили горячим чаем, водкой с медом, растерли спиртом, накормили, уложили в постель и укутали одеялами. Забегая вперед, скажу, что я даже насморком не заболела, только кожа на лице потрескалась от мороза, но это потом быстро прошло.